Происходящее размежевание с Фанаром, несмотря на трагические причины и последствия этого процесса, имеет один очень большой плюс – это неизбежное ослабление всевозможного богословствующего “либерализма” в нашей Церкви, а следовательно, и полное обнуление какого-либо реального влияния наших прицерковных “либералов”. Так что если дальше все будет идти тем же путем, если на самом Фанаре вдруг не возьмутся за ум и не сдадут назад, то в нашей Церкви произойдет наглядный консервативный поворот, несравнимо более ощутимый, чем все, что представлялось этим поворотом до сих пор.

Если этот консервативный поворот повлечет за собой полноценное догматическое возрождение, когда все вероучительные вопросы уже невозможно будет забалтывать ни к чему не обязывающей риторикой и личные богословские позиции каждого церковного чиновника, активиста и, тем более, священника будут иметь принципиальное значение, то можно прямо сказать, что этот раскол с Константинопольским Патриархатом – сверхпромыслителен.

Конечно, хоть сколько-нибудь думающие прицерковные “либералы” сейчас это прекрасно понимают и испытывают непредвиденный эмоциональный коллапс: с одной стороны, они очень рады возможности лишний раз засвидетельствовать свое презрение к Русской Церкви и свою солидарность с ее врагами, а с другой стороны, они видят, что Фанар и, шире, “западное православие” вообще, для нашей Церкви больше не авторитетны и запугивать священноначалие угрозой изоляции и раскола "с греками" уже нельзя. Так что судьба “православных либералов” сейчас в определяющей степени зависит от поведения самого Фанара и остается только удивляться тому, насколько эти люди были недальновидны, когда злорадно поддерживали амбиции фанариотов на Украине.

Соответственно, сейчас еще более чем раньше в нашей Церкви будут востребованы идеи и движения условно “правого” толка – консервативного, традиционалистского, имперского, патриотического и т.п., что само по себе совершенно естественно и логично.

Однако в этом повороте есть и свои неприятные издержки, которые могут оказаться роковыми, если их вовремя не предотвратить. Человеку с образованием не надо объяснять, что консерватизм консерватизму рознь, и если где-то наклеен лейбл с православной символикой, то из этого еще не следует, что за ним, действительно, имеется в виду Православное Христианство, а не какая-то смутная ересь или даже целый букет ересей, как это нередко бывает. Ведь в реальности люди, выступающие “за Православие”, на самом деле могут быть движимы чем угодно, но не самим Православием – например, пристрастием к каким-то этнокультурным традициям, или каким-то политическим утопиям, или каким-то специфическим идеологиям, сотканным из собственных фантазий и собственного же элементарного невежества. Поэтому необходимо всегда помнить, что самые пламенные “зилоты” в действительности могут исповедовать не менее размытую догматику и экклезиологию, чем самые ветреные “либералы”. И это очень несложно выяснить при первом же разговоре с ними о критериях Священного Предания и границах Церкви.

В данном случае особенно громко могут прозвучать голоса тех “ревнителей не по разуму”, кто в качестве неотъемлемой составляющей своей идеологии декларирует принципиальную грекофобию: “греки всегда были неправы”, “греческая церковь всегда была повреждена”, “ничего греческого нам не надо”, “все эллины лукавы суть”, “истинно православные только русские”, да и вообще, мы “эллинских борзостей не текох” и “православие это религия правых славян”, “слави и прави”, “нави и мути”… Я вовсе не иронизирую и не передергиваю: вы пообщайтесь поглубже с такими ярыми грекофобами - много нового узнаете. В этом же ансамбле зазвучат голоса различного рода обрядоверующих и старообрядствующих (“Аввакум же предупреждал” и “все зло от Никона”), которые непременно воспользуются разрывом с Фанаром для пропаганды своих суеверий, а священноначалие будет их смиренно слушать: “мели Емеля, твоя неделя”.

Следовательно, при преодолении одной крайности всегда есть опасность скатиться в другую крайность. И чтобы этого не произошло, нужно хотя бы самому себе честно признаться в подлинных мотивах наших действий. Если мы знаем, что наш конфликт с Фанаром носит чисто канонический и богословский характер, то мы не будем “назло Фанару морозить уши” и, вообще, ничего не будем делать “на зло”, потому что это самый пагубный путь, который всегда ведет в тупик.

Главная проблема Фанара не столько в том, что он слишком амбициозен, сколько в том, что он на самом деле слишком маргинален для того, чтобы быть амбициозным, что это, в конечном счете, очередной вариант очередной балканской Церкви, которой из жалости оставили бренды “Вселенская” и “Константинопольская”, хотя они вот уже много столетий ничего на самом деле не значат. И если мы действительно считаем Россию Третьим Римом и Катехоном, а Русскую Церковь последним – глобальным – оплотом Православного Христианства, то мы должны в первую очередь избежать соблазна этой провинциальной, этнорегиональной маргинальности. На данный момент этого соблазна у нашей Церкви совсем нет и, я надеюсь, не предвидится. Но поскольку у нас теперь появились все шансы впасть в преприятнейшую эйфорию от столь неожиданного консервативного поворота – если этот поворот, конечно, произойдет, – то лучше заранее напомнить о неизбежных издержках этого опасного состояния.